Ну, если царь угощает, то нет уважительных причин отказываться. А если говорит, что его вскоре должны свергнуть негодяи-повстанцы - то почему бы не возразить "Не кручинься, батюшка, не бывать тому! Мы за тебя горой встанем, всех твоих врагов в капусту порубим; головы свои сложим, но не допустим..." Коли намерение защитить своего монарха от суппостатов действительно есть, то что в нем безнравственного? А коли его нету, то да, честнее будет сказать "Свергнут так свергнут. Мы за твоим столом поели-попили, спасибо сказали, а защищать тебя не пойдем. Бог, говорят, всемогущ; надо оно Ему - вот пусть Он за тебя и впрягается!" Но нравственна ли сама такая позиция?

Не забывайте и о том, что Царь, о котором у нас идет речь, на то время не коронован. Ему еще только предстояло быть помазанным - не самим собой и  не группой горячих галилейских парней по предварительному сговору, а кем-нибудь имеющим на то законное право. Иначе получится не мессианство, а пугачёвщина.
Кто-кто у них там по закону мазал царей? И кто к ним приходил не нарушать Закон, но исполнить?

Извините, но я говорил, что остаюсь сторонником историчности евангельских событий. Да, говорил также, что это (надеюсь) не исключает возможности общаться на одном языке со сторонниками других подходов. Одну мелодию можно исполнять на разных инструментах и в разных аранжировках - лишь бы в ноты попадать.

Вот, скажем, Карлсон который-живет-на-крыше - он кто? Человек или функция писательского разума? Или функция разума Малыша, который в свою очередь тоже функция писательского? Вопрос выбора - это вопрос удобства. Если мы намерены прочесть книгу и получить пользу/удовольствие от прочтения, то (имхо) предпочтительнее первый. А если заняться психоанализом, то третий или второй.
Однако, "на самом деле" (вне наших мозгов) никакого Карлсона нет, как в общем-то нет и самой книги. Есть совокупность черных значков на белом бумажном фоне, которую наш читательский разум превращает в связный осмысленный текст, а наше читательское воображение превращает в мир, боле-менее похожий на тот, который порожден воображением автора.

То есть, для нас (читателей книги) человечек по фамилии Карлсон живёт в интертекстуальном мире , созданном писательницей Астрид Линдгрен.
Человек по прозвищу Искариот живет в интертекстуальном мире, созданном евангелистами.
Люди с сетевыи никами "Клёст" и "surgeon" живут в интеркосмическом мире, созданном Творцом этого мира. Карлсон в нем не живет, Карлсон живет не в нем, а в его обособленной части - книге о Малыше и Карлсоне. Жил ли  когда-нибудь за пределами книг-евангелий Иуда Искариот - нам доподлинно неизвестно и для нас не принципиально. Потому что мы в любом случае имеем дело не с реальным Иудой (о котором не знаем практически ничего сверх написанного), а с его интертекстуальной копией. Аналогично и общаясь друг с другом, мы имеем дело не с теми, кто мы есть "на самом деле", а с относительно небольшой проецируемой частью наших личностей. Строго говоря - с совокупностью тёмных значков на светящемся экране одного монитора, которую наше воображение достраивает до реального человека, сидящего за другим. В этом смысле Вы - функция моего разума, а я - Вашего. При этом мы оба - функции разума Творца, поскольку живем в мире, придуманном Им.
И всё вроде бы здорово и увлекательно, но продолжая разбирать эту матрешку глубже (мир - тоже функция восприятия и т.д.), мы рискуем докатиться до ассемблера и двоичных кодов, которые сами по себе, может и небезынтересны, но общаться посредством их невыносимо. Поэтому я - чисто для экономии мышления - предпочитаю макроописания:
Карлсон - это такой человечек, который живет на крыше и прилетает к одинокому Малышу; Иуда - это такой человек, который жил в Иудее и предал Иисуса Христа.

Всему. Но поскольку в монотеизме единственный источник всего - Бог-Творец, то кроме как Ему противиться-то и нечему.

Костью.